О Софе Тартаковской
Школьные годы
Думаю, что никто из отдела не знает Софу так давно, как я. Мы обе учились в школе № 20, она была старше меня на два класса. Её подруга Ава Воробьёва была в нашем классе пионервожатой, и Софа часто приходила к нам вместе с ней. Это были 1946–1947 годы. Их дружба сохранилась на всю жизнь, хотя они и жили в разных городах. Ава летом часто гостила у неё в саду, особенно в последние годы Софиной жизни.
Софа в школе была отличницей и очень активной девочкой. Она была даже председателем совета пионерской дружины. К десятому классу многие отсеялись, и в их классе осталось всего 14 человек, самых лучших, и даже среди них Софа выделялась своими способностями. Этот класс был гордостью школы.
70-е–90-е годы
После окончания школы я не видела её много лет и встретила уже на заводе в 1968 году. Она недавно приехала из Новосибирского Академгородка. Я, конечно, её узнала, подошла и сказала, что мы учились в одной школе, что я была Ирой Казанович, а теперь я Рохлина, мой муж — Феликс Рохлин. Думаю, что она меня не вспомнила, так как учащиеся старших классов мало знают учеников младших классов. Но её очень заинтересовало, что я жена Рохлина, с которым московский друг, знавший Феликса по аспирантуре, советовал ей познакомиться. Знакомство состоялось, и эта дружба стала многолетней. До нашего отъезда в Израиль в 1995 году мы виделись очень часто. Мы её очень любили и видели, как она искренне любит всех нас. Её очень любили наши дочери, они были детьми, когда она с ними познакомилась. Наша младшая дочь Ляля, приехав в Казань из США в 2006 году (она уехала туда в 1991 году) на встречу со своими одноклассниками, побывав у наших казанских друзей, сказала: «Казань опустела без Софьи Давидовны». Как бы они радовались встрече друг с другом!
Она была радушной хозяйкой, очень вкусно готовила. Особенно вкусны были её слоёные пирожки и солёные огурчики. Она прекрасно вязала и шила. С удовольствием ухаживала за своим садом и любила там отдыхать. Часто вместе с нею там жили её подруги. Она была верным другом, преданной дочерью, любящей сестрой и прекрасной мамой. Когда её сыну Диме исполнился год, мы были на его дне рождения. Подняли тост за здоровье малыша, а Софа сказала: «За него я могу и упиться!» Она очень много с ним занималась, делала с ним разные поделки, вместе они увлекались хоббитами и песнями Высоцкого. Всё, что любил Дима, любила она. Эта любовь к сыну была необыкновенной.
Как-то мы присутствовали при такой сцене. Дима был уже взрослым парнем. Где-то он сильно задержался и не звонил. Софа очень волновалась. Наконец, он явился. Я думала: «Ну, сейчас ему попадёт!» Ничего подобного. Ни одного слова упрёка, только Софины глаза, сияющие от счастья.
Как-то в минуту откровения она мне сказала: «Моя мама считает, что мне жизнь не удалась. Но это не так. У меня чудный сын, жива старенькая мама, у меня любимая работа и преданнейшие друзья. Я очень счастливая».
Поездка в Израиль
В 20-х числах сентября 2000 года мы ждали Софу к нам в гости. 1-го сентября у нас в квартире случился пожар. Так как мы очень хотели, чтобы она к нам приехала, о пожаре мы ей ничего не сказали. Мы переехали жить к дочери Юле и стали искать квартиру. Найдя квартиру, мы перевезли туда коробки с вещами и должны были заселиться в начале октября. Приехала Софа, и ей тоже пришлось жить с нами у Юли.
Не обошлось без не очень приятных для Софы, но забавных ситуаций. Юля с мужем уехала в отпуск, так что Софа ночевала в их спальне. Но жизнь ей отравляли кошки. Дело в то, что у Юли две кошки, и они любили ночью приходить в их спальню. Софе приходилось на ночь прислонять к двери большой чемодан, чтобы кошки не проникали в спальню. У этих кошек очень своеобразное поведение, хозяева к этому привыкли, гостей же всё это пугает. Например, кошка может примоститься на фрамуге окна в туалете и сидеть прямо над головой уединившегося человека. Предел Софиного терпения был исчерпан, когда она как-то села в кресло, под ковриком которого сидела одна из кошек. Софа села на кошку, с криком вскочила, даже забыв про иногда случавшийся у неё радикулит. Придя в себя, она взмолилась, чтобы мы переехали. Снятая квартира была ещё совсем не приспособлена для житья. Но это Софу не смутило. Она спала среди коробок, свернувшись на маленьком диванчике, но сохраняла оптимизм, и это её гораздо больше устраивало, чем общение с кошками.
Мы много повозили её по Израилю. К сожалению, как раз начиналась интифада. Мы только съездили в Акко, как на другой день перекрыли туда дорогу. Когда через несколько дней мы были в Иерусалиме, то по Старому городу ходить было как-то не очень приятно, чувствовалась какая-то опасность, а у Стены Плача, где всегда много народу, почти никого не было. Мы были с ней на прекрасной выставке скульптур из стекла в башне Давида в Старом городе. Не только сами скульптуры были хороши, но они ещё очень красиво освещались цветными прожекторами.
Софа повидала здесь старых друзей, сотрудников и жила несколько дней у подруги в Ришон-ле-Ционе. Купанию в море она радовалась, как ребёнок. Из городов ей больше всего понравилась Хайфа. Она сделала около 200 снимков, любовалась ими потом в Казани и говорила нам по телефону, что это время было для неё одним из самых счастливых в жизни. У нас тоже есть пара десятков её фотографий в Израиле, а одна из них висит в рамке на стене в память о ней. Мы потом часто ей звонили. Незадолго до смерти она сказала, отвечая на мои вопросы: «Ирочка, что делать? Человека переехал поезд». Чувствовала она себя уже очень плохо.
Она была умным, светлым, доброжелательным человеком. Всегда отличалась естественностью и жизнелюбием. Нам, и не только нам, её очень не хватает. Вспоминая её, я часто плачу оттого, что её нет в живых. С этим трудно смириться. Юля как-то сказала, что вокруг Софьи Давидовны такая аура, как от музыки Поля Мориа.
О Науме Фишмане
В 8-м отделе после окончания университета появился молодой человек, красавчик, да ещё и умница. Это был Наум Фишман. О его профессиональных качествах могут судить, работавшие с ним. Я же могу рассказать только о личном общении. Его обаяние, эрудиция не могли не покорять. Он разбирался в политике, экономике, спорте и, конечно, в литературе. Книги всегда были для него всем. Мы дружили в Казани семьями (до отъезда Наума на родину, в Киев) и они часто бывали у нас, а мы — у них. Помню такой случай. Летом мы отдыхали под Казанью. Приехал Наум и они с Феликсом очень долго решали какие-то производственные проблемы. Науму хотелось иногда передохнуть, а Феликс в шутку пел песню: «За работу, друзья, за работу!», которая очень расстраивала Наума. Он говорил, что Феликс как танк, так он расценивал упорство и неутомимость Феликса в работе.
После нашего отъезда в Израиль в 1995 году он несколько раз приезжал сюда к родной сестре Белле, добрейшей женщине, с которой мы дружим уже много лет. Она на 10 лет его старше и заботится о нём как мать. Её огорчает, что он плохо выглядит, что он плохо ест и т.п. Она старается его накормить, одеть и согреть. Он жил по-несколько дней у нас, чему мы были очень рады. Его почти не интересовали поездки по Израилю. Он только читал. У нас он прочёл за 4 дня 700-страничную книгу об Израиле, а потом мы сумели её купить и подарить ему. Он был очень доволен. Я старалась приготовить для него что-то вкусное, но он был совершенно к этому равнодушен. Кофе, сигареты и книги — вот то, что ему было нужно. И, конечно, — разговоры до полуночи. Он работает проректором по учебной работе Соломонова университета в Киеве. После рождения младшего внука почти каждый год ездит в отпуск к сыну в США. Там — двое внуков, с которыми он проводит много времени. Он прекрасный дедушка, отец и муж.
Он бывает весел, но часто смотрит на мир грустными глазами. Что-то его в этом мире тревожит. Вот такой Наум. Он нам дорог и близок.
Комментариев нет:
Отправить комментарий